Следующий месяц Саске практически не помнил - учеба, продолжающаяся день и ночь, рваный сон, практически никакой личной жизни, постоянные попытки сбалансировать между усталостью и стремлением успеть-всё, и учебу, и тренировки. Нагрузка была жесткой, даже по меркам самого Саске, в общем-то, не склонного к тому, чтобы попусту себя жалеть. Само собой, он планировал своё время наиболее оптимальным в данных условиях образом, но практически каждое утро с некоторым сожалением думал о том, что в сутках точно не хватает еще пары-тройки часов. Большое упущение со стороны учёных, надо признать.
И лежа этим вечером на кровати, бездумно глядя в потолок, с удивлением понимая, что сейчас всё у него сделано, завтра - воскресенье, а конкретно теперь из необходимых дел у него только блаженный, заслуженный отдых, Учиха с трудом в это верил.
Он прикрыл глаза.
Пожалуй, даже неплохо, что их так загрузили. Иначе, лениво размышлял парень, он бы точно сцепился с Гаарой. Саске знал свой характер, и знал, что сдерживаться и сглаживать острые углы в конфликтной ситуации не стал бы, напротив, был бы рад возможности выпустить пар... но, так или иначе, он просто не имел сил, времени и возможности обращать на него чуть больше внимания, чем требуется для стандартного утреннего "привет"-"пока".
"А ведь ему сейчас приходится нелегко. Чужая страна, чужой город, чужой язык." - мысль оформилась чётко и сухо - никакой жалости, просто размышление и наблюдение со стороны.

Медленные дни. Новые знакомые. Новая культура, которая обрывками возвращала его в далекое и почти стертое детство. Легкий скрип педалей велосипеда и музыка в наушниках, помогала Гааре двигаться дальше. Ему было комфортно в этой стране, но никакого единения он не чувствовал. Занятия не утомляли. Все было понятно. И даже вечерами, приезжая на Одайбэ чтобы посидеть около шумящего океана, он не испытывал теплоты и умиротворения. Черную ветровку трепал ветер. В чуть отросших красных волосах, путались блики заходящего солнца. Свернув в переулок, он проехал еще пару метров, останавливаясь на парковке перед общежитием. Хотелось курить, но в этой стране такие странные правила по поводу курения. Есть специально отведенные места, где ты можешь курить, а где нет. Все по полочкам, все по правилам. Гаара не понимал этого. Ему всю свою жизнь хотелось простого человеческого бунта над телом, над душой, над окружающими. Щелкнув маленьким замочком на цепи велосипеда, юноша, вынул пакет с продуктами и вошел в здание общаги.

Казалось, что все вымерло. Тихо и безлюдно. Скорее всего все или в городе по клубам или просто отдыхают по своим комнатам. Поднявшись на лифте на свой этаж, он забросил продукты в холодильник на общей кухне и пошел к двери их с Саске комнаты.
Саске. Стандартное "Привет и пока" за этот месяц стало статической нормой для Гаары. Иногда Гааре казалось, что они тени друг друга. Что один и другой просто смерились с присутствием друг друга и выбрали лучший вариант для существования.
Дверь оказалась не запертой, что дало понять Сабаку, что его сосед уже дома. Дом. Для Гаары понимание этого слова было бесцветным. Оно колебалось на границе между "обязанность" и "социум". У всех должен быть дом. Должна быть семья. Если ты не имеешь того или другого, то ты выбиваешься из понимания общественных маралий.
Саске лежал на своей постели. Глаза прикрыты. Странно расслабленная поза. Гаара давно не видел его таким. И опять это ощущение смерти. Словно их комната была склепом. Тихая мелодия в наушниках подступила к ключицам, словно затягивая тонкий узел на шее. Гаара прошел мимо постели и стянул с себя майку и откинув ее на аккуратно застеленную постель, посмотрел на наливающееся вечернее небо. Балконная дверь была приоткрыта и тонкая паутинка прозрачных занавесок колыхалась слишком мерно. Тихое и странное спокойствие и дыхание Саске.
"Наверное он все таки спит". решил Гаара, вытягивая пачку сигарет из заднего кармана джинсов. Перехватив одну губами и откинув пачку на постель, он вышел на балкон и закурил, даже не заметив, что выключил музыку в плеере. Потому что ему хотелось слушать эту тишину, наполненную вечерним пением цикад.